Они протискиваются в низенькую калитку и оказываются на обширном
дворе, в глубине которого стоит дом из толстых бревен, а перед домом -
приземистый необъятный дуб с густой кроной, совершенно заслоняющей крышу.
От ворот к дому, огибая дуб, идет дорожка, выложенная каменными плитами,
справа от дорожки огород, а слева, посередине лужайки, черный от древности
и покрытый мхом колодезный сруб. На краю сруба восседает боком, свесив
одну лапу и хвост, гигантский черно-серый разводами кот.
– Здравствуй, Василий, – вежливо произносит, обращаясь к нему,
молодой человек в костюме. – Это Василий, Саша. Будьте знакомы.
Саша неловко кланяется коту. Кот вежливо-холодно разевает зубастую
пасть, издает неопределенный сиплый звук, а потом отворачивается и смотрит
в сторону дома.
– А вот и хозяйка, – продолжает молодой человек в костюме. – По
здорову ли, баушка, Наина свет Киевна?
Хозяйке, наверное, за сто. Она неторопливо идет по дорожке к молодым
людям, опираясь на суковатую клюку, волоча ноги в валенках с галошами.
Лицо у нее темное, из сплошной массы морщин выдается вперед и вниз нос,
кривой и острый, как ятаган, а глаза бледные и тусклые, словно бы закрытые
бельмами.
– Здорова, здорова, внучек, Эдик Почкин, что мне сделается? -
произносит она неожиданно звучным басом. – Это, значит, и будет новый
программист? Здравствуй, батюшка, добро пожаловать.
Саша снова кланяется. Вид у него ошарашенный, старуха слишком уж
колоритна. Голова ее поверх черного пухового платка повязана веселенькой
косынкой с изображением Атомиума и с разноязыкими надписями «Брюссель». На
подбородке и под носом торчит редкая седая щетина.
– Позвольте вам, Наина Киевна, представить… – начинает Эдик, но
старуха тут же прерывает его.
– А не надо представлять, – басит она, пристально разглядывая Сашу. -
Сама вижу. Привалов Александр Иванович, одна тысяча девятьсот сорок
шестой, мужской, русский, член ВЛКСМ, нет, нет, не участвовал, не был, не
имеет, а будет тебе, алмазный, дальняя дорога и интерес в казенном доме, а
бояться тебе, брильянтовый, надо человека рыжего, недоброго, а позолоти
ручку, яхонтовый…
– Гм! – смущенно произносит Эдик, и бабка сразу замолкает.
Воцаряется неловкое молчание, и вдруг кто-то негромко, но явственно
хихикает. Саша оглядывается. Кот по-прежнему восседает на срубе и
равнодушно смотрит в сторону.
– Можно звать просто Сашей, – выдавливает из себя новый программист.
– И где же я его положу? – осведомляется старуха.
– В запаснике, конечно, – говорит Эдик. – Пойдемте, Саша…
Они идут по дорожке к дому, старуха семенит рядом.
– А отвечать кто будет, ежели что? – вопрошает она.
– Ну ведь обо всем же договорились, – нетерпеливо поясняет Эдик. -
Вам же звонили. Вам директор звонил?
– Звонить-то звонил, – бубнит бабка. – А ежели он что-нибудь стибрит?