Стихии! Снег вон идет. Значит, считайте: обшивка сгниет, пружины лопнут. А
кому отвечать? Модесту Матвеевичу!
– Это убедительно, – говорит Модест Матвеевич раздумчиво.
– Да он весь ангар вам разворотит, – говорит Федор Симеонович. – Этот
эксперимент надо проводить не ближе пяти километров от города. А лучше
дальше…
– Ах, вам лучше, чтобы дальше? – зловеще вопрошает Выбегалло. -
Понятно. Тогда уж, может быть, не на пять километров, Федор Симеонович, а
прямо уж на пять тысяч километров? Подальше где-нибудь, на Аляске,
например! Так прямо и скажите! А мы запишем!
Воцаряется молчание, и слышно, как грозно сопит Федор Симеонович,
потерявший дар слова..
– За такие слова, – цедит сквозь зубы Хунта, – лет триста назад я
отряхнул бы вам пыль с ушей и провертел бы в вас дыру для вентиляции…
– Ничего, ничего, – отвечает Выбегалло. – Это вам не Португалия.
Критики не любите…
– А ведь вы попыток, Выбегалло, – неожиданно спокойным голосом
объявляет Федор Симеонович. – Вас, оказывается, гнать надо.
– Критики, критики не любите, – отдуваясь, твердит Выбегалло. -
Самокритики не любите…
– Значит, так, – вмешивается Модест Матвеевич. – Как представитель
администрации и хозяйственных отделов, я в науке разбираться не обязан.
Поскольку товарищ директор находится в отъезде, я могу сказать только
одно: обшивка должна остаться целой, и пружины в порядке. В таком вот
аксепте. Доступно, товарищи ученые?
С этими словами, переложив папку под другую мышку, он торопливо
удаляется.
– Критики не любите! – в последний раз торжествующе восклицает
Выбегалло и тоже удаляется.
Хунта а Киврин безнадежно глядят друг на друга.
– А что, если я превращу его в мокрицу? – кровожадно говорит Хунта.
– Лучше уж в стул, – говорит Федор Симеонович.
– Можно и в стул, – говорит Хунта. – Я охотно буду на нем сидеть.
Федор Симеонович спохватывается.
– Г-голубчик, о чем это мы с тобой говорим? Это же негуманно… -
Взгляд его падает на Хому. – Минуточку, дружок! Подите-ка сюда, подите!
Хома, сдернув кепочку, неуверенно приближается, искательно улыбаясь.
– Скажите-ка, дружок, – спрашивает Федор Симеонович. – Какие там у
вас с Выбегаллой задействованы мощности?
Хома пытается уменьшиться в размере, но Хунта ловко хватает его за
ухо и распрямляет.
– Отвечайте, Брут! – гремит он.
– Да я-то что? – ноющим голосом говорит Хома. – Как мне приказали,
так я и сделал. Мне говорят, на десять тысяч сил, я и дал десять тысяч!
– Каких сил?! – восклицает Федор Симеонович, раздувая бороду.
– Ма… магических, – мямлит Хома.
– Десять тысяч магических сил?! – Ошеломленный Хунта отпускает Хому,
и тот мгновенно улетучивается. – Теодор, я принимаю решительные меры.
Он взмахивает умклайдетом, длинным и блестящим, как шпага.